Где-то 12 лет назад, находясь в пыльном провинциальном городке и отчаянно страдая от безделья, я нашел в шкафу полуразвалившуюся книжечку молодежного журнала «Мы» за какой-то месяц 1990 года. Кроме всякой перестроечной байды, там была середина повести, поразившей меня в самое сердце. Пронзительное повествование о бедствиях и унижениях обычной семьи, переехавшей по службе в южноазиатскую страну Третьего мира настолько не вязалось с моими представлениями о советской литературе, что я с неведомым прежде усердием принялся искать начало и окончание. Нашел, запоем прочитал, открыв для себя творчество несправедливо забытого русского писателя Валерия Алексеева. Хочется, чтобы о нем узнало хотя бы еще несколько человек. Ведь за невыразительными обложками советских фолиантов скрывается тонкий психологизм и мощный ум, умело и точно повествующий о закате «советского проекта» и о его влиянии на судьбы простых людей.

Валерий Алексеев родился 5 ноября 1939 года в селе Никольское Сошихинского района Ленинградской области. С детства увлекался литературой.

Работал техником-геодезистом в Карелии.

В 1961 г окончил историко-филологический факультет Московского педагогического института имени В. И. Ленина, после чего преподавал русский язык в школах и в Университете дружбы народов им. Патриса Лумумбы.

Член Союза писателей СССР с 1970 года.

После развала Советского Союза уехал в Германию. По непроверенным данным писатель умер в Бохуме (Германия) 03.02.2008.

Как видно из биографической справки, Алексееву не очень повезло родиться в сталинском СССР, в деревне нищей Псковщины, которая в 1941 году была почти полностью оккупирована нацистами. Впрочем, скорее всего, Алексеевы умудрились эвакуироваться — этому факту нет подтверждения, но сужу по тому, что в 16 лет Валерий поступает в МПГИ, куда с испорченной анкетой («жил при оккупации») пробиться было малореально. Исходя из этого, можно предположить, что он происходил из мелкой номенклатурной семьи (учитывая близость границы — возможно, отец Алексеева был офицером НКВД), поскольку «увлечение литературой», эвакуацию и подачу документов в московский вуз могли себе позволить только люди не ниже определенного уровня. Скажем, в 1956 году высшее образование и старшие классы средней школы только-только перестали быть платными, и если Валерий смог закончить десятилетку, то лишь благодаря относительной зажиточности (или связям) родителей. Туда же «работа геодезистом в Карелии» - хрущевская реформа образования требовала обязательного рабочего стажа от абитуриентов.

Почему именно мелкая номенклатура? Отпрыск мощных региональных баронов поступил бы в заведение почище, чем педвуз, считавшийся отстойником для барышень на выданье и «дурачков»-лириков. Но с другой стороны, скромные пединституты были одними из немногих островков гуманитарного (пусть и с приставкой «карго-») образования в ультратехническом СССР, и кроме того, подобная стезя являлась неочевидной отмычкой для взлома советской системы, чем и воспользовался Алексеев. После окончания института, он ухитряется прошмыгнуть в аспирантуру и становится (вероятно) кандидатом филологических наук, а также профессиональным преподавателем русского языка «как иностранного», что давало право на работу в высшей школе за границей. Алексеев преподает  в Польше, Бирме, Венгрии, Египте, зарабатывает валюту, смотрит на то, как живут Люди и наводит с ними контакты. Все это не могло не сказаться на творчестве.

Первая публикация Алексеева выходит в 1965 году: для стандартного советского писателя 26-летний преподаватель был неприлично молод. А 6 годами позже он вступает в Союз писателей, то есть, обретает стабильный и респектабельный статус признанного советского творца.
Причем, нельзя сказать, чтобы выходящие из под его пера произведения были ужасно талантливыми, или, наоборот, дико кондовыми. Большая часть повестей и рассказов Алексеева написаны суховато, несколько отрывисто, нарочито скованным, застенчивым языком — иногда с прорывающимися диалектизмами. Сложно сказать, отдавал ли этим автор дань своему крестьянскому происхождению или стремился убаюкать бдительность Главлита. Но вот сюжеты, порождаемые писателем совершенно не отвечали сложившемуся литературному канону. Основной творческий метод Алексеева: помещать абсолютно несоветских персонажей в советские декорации. Или наоборот.

Вполне типично для реалий России, что мы даже толком не знаем, как выглядел писатель, которого переводили на десяток иностранных языков, и издали в совокупности более, чем миллионным тиражом. Эта размытая фотокарточка (без внятной атрибуции, но другие предполагаемые портреты еще менее достоверны) - единственное свидетельство об облике Валерия Алексеева.

Вот, скажем, в повести «Последний шанс плебея» главный герой — молодой МНС, и, на первый взгляд, законченный эгоист. Он сам себя так аттестует, его так воспринимают все окружающие, но реально, герой — обычный парень, пытающийся отвоевать у тусклой советской действительности хоть один день и прожить его как нормальный человек, свободный от посягательств родных, коллег и прочих родин-матерей зовущих. Кульминацией произведения становится конфликт между ним и антагонистом, юным гопником, отправляющимся в армию. Гопник восхищен героем и его непохожестью на стандартного советского человека, хочет с ним дружить, но уязвлен игнором — и чтобы хоть как-то отплатить, в финале насилует его «девушку де-юре». Но эта трагедия низводится до уровня анекдота двумя фактами: 1)у героя с девкой ничего не было; 2)девка общается с героем в стиле: «Тунеядец ты мой. На сто первый километр тебя, на выселки тебя, уродец! ». Возможно, именно так Алексеев проявлял свою злобноватую иронию, которая с годами все в больших количествах выплескивалась на страницы его произведений. У умного и чувствительного человека долгая жизнь в СССР не могла вызвать ничего, кроме накапливающегося раздражения, что усугублялось правом выезда за границу, и, следовательно, возможностью сравнивать. Раздражение же можно было нормативно выплескивать лишь в завуалированной форме

Другой хороший текст Алексеева носит красивое название «Остров гарантии». Трое подростков-фантазеров выдумывают собственную планету, которую начинают колонизировать. Но взаимодействие на новой земле идет далеко не столь слаженно, как в советской классике типа «Кондуита и Швамбрании». Герои очень быстро ссорятся и принимаются воевать друг против друга — не только на виртуальной планете, но и в реальной жизни. Причем, протагонист-резонер, не жалеющий для описания своих экс-друзей желчи и презрения, клеймящий их подлецами и нарциссами, ближе к финалу окончательно выглядит в глазах вдумчивого зрителя законченным начётчиком, заходящимся в пароксизмах самолюбования. Антигерой, конечно, не был новинкой для советской литературы, но обязательно «явный», очевидный антигерой — а в «Острове гарантии» Сергей так и остался официально неразоблаченным, что, в общем-то, попирало привычные морализаторские традиции.

Очень интересна также повесть по мотивам беляевского «Властелина мира»: обычный мужик обнаружил в себе способность подчинять других своей воле, вот только это насилие даром не проходит, и чем сильнее вмешиваешься во внутренний мир другого человека, тем менее предсказуем результат: от «необъяснимой» ненависти к субъекту воздействия, до сумасшествия или самоубийства. Такой подход сам по себе является скрытым выпадом против советского подхода «воспитания нового человека», инжиниринга человеческих душ. Наломав дров, «властелин» жестко сам себя ограничивает, но тоскует от того, что его великий дар попусту простаивает. И находит себе «руководящую и направляющую силу» - и вновь это юный аспирант, обуреваемый глобальными амбициями. «Чистый и восторженный паренек», на поверку оказывается гадом и манипулятором куда похлеще «властелина». Повествование органично сплетено с тонкой и жесткой сатирой на советскую «науку», переполненную дельцами, фанатиками, заедающими чужой век старыми хрычами, но только не настоящими учеными...

Алексеев также сочиняет историю об агентах дьявола, скупающих души... у советских людей, и, разумеется, по демпинговой цене. Если западные мудрецы по итогам транзакции получали возвращение молодости, допуск к запретным знаниям и власть, то граждане СССР меняют свою «бессмертную» на заграничную кофточку, съемки в кино, в лучшем случае на выдающуюся музыкальную карьеру для сына («Удача по скрипке»).

Нельзя назвать подобные сюжеты типичными для советской литературы, в которой господствовала установка на «позитив», ясность и открытость. Алексеев старался играть по правилам, и ранние его вещи все критики без раздумий отнесли к стандартной юниорской «городской прозе»: наивной и оптимистичной, с узнаваемыми типажами, подчеркнуто слэнговым лексиконом героев, а также изрядной ноткой фантастичности. По мере вступления в пору зрелости, писатель, как это часто встречается, в своих сюжетах старался уйти от вымысла и активнее задействовать собственный жизненный опыт. Неисчерпаемым его источником стали регулярные заграничные командировки.

 

В 1986 году Алексеев публикует в «Искателе» авантюрную повестушку «Звезда Сириама», про то, как советские преподаватели в Бирме ищут некий древний артефакт: детективная составляющая была так себе, но вот «этника», любопытные детали из иностранной жизни — и, особенно, из жизни советской колонии были весьма занимательны. Пристрелявшись в литературном плане, войдя в ритм идеологических изменений перестройки, Алексеев решил раскрыть карты и наконец-то высказать свое истинное отношение к коммунистическому режиму и порожденному им симулякру homo soveticus.